Революционное движение семидесятых годов

С. Ф. Ковалик
РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ СЕМИДЕСЯТЫХ ГОДОВ

Когда именно началось революционное движение. Безучастность общества. Социалистический характер движения

Едва ли кто в состоянии установить точно даже начало революционного движения 70-х годов. Сенат, судивший участников его в числе 193-х человек, признал, что в 1872 году четыре лица — Войнаральский, Ковалик, Мышкин и Рогачев, умыслив образовать тайное сообщество, привлекли к нему подсудимых. Дата эта опровергается уже тем, что из названных лиц не было двух, которые были бы между собой знакомы в 1872 году. Вернее определил эту дату прокурор, составивший обвинительный акт. Он считает началом движения осень 1873 года. Прокурор знает собственно время арестов, которые, если верить в недреманное око, не могло далеко отстоять от времени начала движения. Брожение существовало много раньше — доказательством может служить долгушинское дело, но я готов и по другим мотивам, чем прокурор, считать началом настоящего, стихийного движения осень 1873 года. Около этого времени появился первый печатный орган русской революции — журнал «Вперед!», издававшийся Лавровым в Цюрихе. Почти одновременно отпечатано было евангелие анархистов — «Государственность и анархия» Бакунина. Кроме того, летом в больших городах, за отсутствием молодежи, не могло происходить никакого движения. Съезжается она осенью. Так было и в 1873 году, и сейчас же начались постоянные сходки с цюрихцами и без них. Из этих данных явствует, что осенью 1873 года, если движение и не началось, то во всяком случае приобрело стихийный характер.
Движение семидесятых годов было по существу революционным. В нем приняла участие исключительно молодежь, состоявшая преимущественно из учащихся в высших и средних учебных заведениях. Бакунин любил подчеркивать это обстоятельство, утверждая, что в России столько революционеров, сколько учащейся молодежи в университетах, гимназиях и семинариях (примерно 40 тысяч). Общество стояло в стороне от движения и долго не догадывалось о нем, несмотря на начавшиеся аресты. Печать до 1875 года, в то время, когда среди молодежи все живое пришло в бурное движение, продолжала тоскливо жаловаться на застой. Это объясняется полной обособленностью молодежи. Она всегда знала по журналам, что делается в остальном мире, мир же не мог знать, что происходит в ее среде. К тому же рознь между «отцами» и «детьми», резко выраженная в 60-х годах, продолжала существовать лишь в несколько смягченной форме и в 70-х годах. В общество, конечно, проникали слухи об арестах то там, то здесь, но большинство не имело понятия, за что и почему. Газеты в 70-х годах были слабо распространены и не могли, отчасти и по цензурным условиям, оповестить общество о том, что происходит у него чуть ли не перед глазами. Между тем движение получало все более крупный характер, становясь поворотным пунктом в истории русской революции. Революционная деятельность, перестав быть случайной, стала сосредоточиваться в руках партии.
Обособление молодежи от остального общества придало движению необыкновенную силу. В семидесятых годах молодежь попыталась одна, без всякого содействия склонных к компромиссам старших возрастов, порешить все проклятые вопросы, не дающие человечеству мирно существовать, и решила возложить на свои плечи всю работу по обновлению мира. Подобно первым христианам она отрекалась от мира привилегированного, в котором жила, и собственных выгод и могла самоотверженно отдаться борьбе со злом, не заботясь даже о насущном хлебе. Подвиг, приковывающий при всяких условиях наше внимание даже в мелком деле, ради которого он совершается, тем более импонировал, когда не ведающая личных эгоистических интересов молодежь бралась за решение коренного вопроса жизни, за переустройство всей государственной и общественной жизни на началах свободы и правды. Общество, в лице лучших своих членов, в конце концов выразило, хотя и задним числом, свое сочувствие геройской молодежи, несмотря на то, что ею намечены были революционные средства борьбы — единственные, которые могли быть пущены в ход активным меньшинством.
Выше было показано, что к началу семидесятых годов русская интеллигенция утратила веру в политическую деятельность. Молодежь, конечно, еще более стала отрицать политику и склоняться к чистому социализму. Из трехчленной формулы, завещанной Великой французской революцией, liberté отодвинута была на задний план и подчеркнуто égalité. В случайных и нарочитых собраниях интеллигентной молодежи, имевших место до начала движения, часто дебатировался вопрос о значении конституции, и большею частью она признавалась не только не необходимой, но даже вредной. Радикалы обыкновенно доказывали, что только социальные преобразования могут спасти Россию, политическая же программа их оставалась неясной.
В начале семидесятых годов молодежь вообще и радикальные ее кружки в особенности стали все более и более склоняться к признанию революционного пути единственно спасительным в борьбе за счастье народа и за социалистический строй жизни. Это сознание должно было роковым образом привести ко включению в прежние программы кружков политической борьбы, а затем и к полному торжеству политики, что и обнаружилось в дальнейшей эволюции революционного движения в начале 80-х годов. С другой стороны, народнические тенденции были еще сильнее выражены в миросозерцании молодежи, чем у остальной демократической части русского общества 70-х годов. Это обеспечивало за революционным движением социалистический характер. У нас революция всегда ставит своею целью социалистический переворот и не может быть сведена исключительно на политические преобразования, хотя бы и самые радикальные.

(Революционеры 1870-х годов. Воспоминания участников народнического движения в Петербурге. Л., 1986. С. 153—155).

В начале 1870-х гг. затишье, наступившее в революционном движении после выстрела Каракозова и правительственных репрессий, сменяется постепенно оживлением. В Москве и Петербурге возникают народнические кружки, главными из которых были «чайковцы» и «долгушинцы». Среди молодежи большое распространение получают идеи М.А. Бакунина, П.Н. Ткачева, П.Л. Лаврова. Вдохновленные их призывами, молодые люди весной 1874 г. двинулись «в народ» в надежде поднять восстание. Проповедь социализма в деревне успеха не имела, зачинщики движения были арестованы. На смену пропагандистскому течению пришло заговорщическое, вылившееся в 1876 г. в создание революционной организации «Земля и воля».
Сергей Филиппович Ковалик был одной из центральных фигур на «процессе 193-х» над народниками, в зале суда к нему была приставлена стража и вместе с И. Мышкиным, П. Войнаральским, Д. Рогачевым он сидел отдельно от остальных. Ковалик был приговорен к четырем годам каторги, дважды пытался бежать, но в Европейскую Россию вернулся только в конце 1890-х гг. К революционной деятельности он больше не обращался, занимаясь общественной работой. В своих воспоминаниях С.Ф. Ковалик проанализировал причины широкого участия молодежи в революционном движении в 1870-х гг., полагая, что этому способствовала как бескомпромиссность молодого поколения, так и его разочарование в реформаторских возможностях правительства.