Валуев Петр Александрович (1814—1890)

Валуев Петр Александрович (1814—1890) — министр внутренних дел (1861-68), председатель Комитета министров (с 1879).
Он был фигурой, хорошо известной в общественных и бюрократических кругах, активно участвовал в публицистической кампании второй половины 50-х годов, критикуя сложившиеся порядки и настаивая на реформах; прослыл человеком работоспособным и деловым, легко составляющим разного рода проекты и обзоры, образованным, умеющим себя вести. На семь самых ответственных лет на посту министра внутренних дел оказался человек европейского политического уровня, честолюбивый, готовый продвигать Россию по пути модернизации.

ВСЕПОДДАННЕЙШАЯ ЗАПИСКА СТАТС-СЕКРЕТАРЯ П.А. ВАЛУЕВА
13 апреля 1863 г.

Со времени первых революционных событий в Варшаве прошло тяжелых два года. Все испытано для улучшения дел в Царстве, — перемена лиц, изменение системы, полная отдельность местного управления, широкие реформы, передача гражданской администрации в руки поляка, назначение Наместником члена Императорского Дома, наконец, — сила оружия, — и все испытано безуспешно.1 Мы теперь далее от цели, чем может быть были в феврале месяце 1861 года. Между тем мятеж охватил, хотя доселе только в разбойничьих формах, западную окраину Империи; искусственно возбуждаемые симпатии к Польше возрастают; крики клеветников России раздаются все громче и выше; наконец, Европейские державы вмешиваются в дело. Нам предстоят на первый раз дипломатические объяснения, а затем война или уступки. Если мы до сих пор не покончили с Царством, то можем ли мы надеяться на скорый успех, когда на его сторону станут новые и громадные силы. Если поляки продолжали упорствовать при безмолвии и бездействии Европы, то можно ли ожидать покорности в то время, когда они увидели, что польский вопрос делается европейским и что у них не только есть ходатаи, но и будут союзники.
Не малодушие приводит к этим сомнениям, но хладнокровная оценка нашего положения. Мы опасаемся новой войны не столько потому, что западные державы сильны, сколько потому, что мы в последнее время чувствовали себя внутренно слабыми. Мы не можем быстро подавить мятежа, потому что мы проливаем кровь бережливо, а на это бережливое пролитие крови поляки решились. Их упорство очевидно и систематически направлено к тому, чтобы протянуть дело до европейского вмешательства. Это вмешательство, в свою очередь, неизбежно, если дело протянется. Мы даже не знаем достоверно, не замедлилось ли оно, между прочим, ожиданием того времени года, когда с открытием навигации оно может обнаружиться быстрее и решительнее. Между тем, каждый день стоит нам значительных пожертвований, поддерживает опасное брожение в Западном крае, теснее связывает западный вопрос с вопросом польским и чрез то увеличивает предстоящие нам затруднения. Если после всего того, что Вашим Величеством уже даровано Царству, после всех жертв, принесенных терпением и человеколюбием Вашего Величества делу охранения владычества России над Польшей, нужны уступки, то в чем могут заключаться они, если не в том самом, чего западные державы будут домогаться для Царства. Если мы уступим теперь, в виду вооружающегося вмешательства иностранцев, нам трудно будет с достоинством отвечать на вопрос, почему мы не уступали ранее, и мы обрадуем наших клеветников и завистников, позволив им усвоить России вид коршуна, которого Европа спугнула с его добычи. Если же мы не уступим, — перед нами война, война, к которой мы исподволь не приготовились, и вместе с этой войной — необходимость быстро скрепить поколебавшиеся основы нашего могущества и найти в нас самих источник нужных нам сил. Смею думать, что пробудившийся, наконец, после двухгодового сна, русский патриотизм указывает на этот источник.
Два года патриотические чувства в русских безмолвствовали. Ни польские крамолы, ни клевета иностранцев, ни лживое искажение наших летописей не могли поколебать этого безмолвия. Ныне оно прекратилось. Долговременный сон нарушен. Голос, к звуку коего давно с нетерпением прислушивались вернопреданные слуги Вашего Императорского Величества, наконец, раздался и не только раздается в разных концах России, но отовсюду возносится к Престолу Вашего Величества. Там, где присущи чувства, о которых этот голос свидетельствует, — есть путь единения, есть основа могущества, есть источник сил, а с ними есть и залог победы.
Знаменательно пробуждение этих чувств. Оно вызвано не одною всеподданнейшею преданностью Вашему Величеству, не одним ощущением оскорбленного национального достоинства и не одною заботою об охранении всецелости Государства. Тревожная, тяжкая мысль, что при быстром ходе событий Вашему Величеству могла бы представиться надобность в даровании Польше таких льгот или преимуществ, которые не были бы предоставлены коренным русским областям, — содействовала к возбуждению в высших слоях русского народа полного и живого сознания его настоящего верноподданнического и патриотического долга. Эта мысль просвечивает даже в тексте подносимых Вашему Величеству адресов; но выражение ее еще слышнее в общем говоре масс и в самых благонамеренных органах нашей прессы. Вот почему на сей раз патриотические чувства менее торопливо заявляются в тех частях Империи, которые не принадлежат к Русской народности, например, в Прибалтийских губерниях. Вместе с выражением нелицемерной преданности, глубокой покорности и безусловной готовности на всякие пожертвования, к Престолу Вашего Величества возносится полугласная мольба об оказании доверия к Вашему народу, о признании его способным оправдать это доверие, о даровании ему возможности доказать, что он его достоин.
Всемилостивейший Государь. Даруйте любезноверной Вам и Вам вернопреданной России политическое первенство перед крамольною Польшей. Дайте России, на пути развития государственных учреждений, шаг вперед перед Польшей.2 Вы тогда еще теснее сдвинете вокруг Себя всех Ваших верных подданных. Вы действительно будете, по выражению Московского дворянства, «могущественнее Ваших Предшественников». Вы окончательно укрепите за Россиею возвращенное ей и омытое кровью целых поколений Западное родовое ее достояние. Вы заставите Западный край, наконец, обратиться лицом к Москве и стать тылом к Варшаве. Тогда Западный вопрос будет решен навсегда, и Польское дело навсегда проиграно.
Я позволил себе сказать, что мы опасаемся войны потому, что в последнее время чувствовали себя внутренно слабыми. Надлежит всмотреться в причины этой слабости. Финансовые язвы прежних лет еще не исцелены; пути сообщения не устроены; предпринятые Вашим Величеством великие и необходимые преобразования не приведены к окончанию; разрозненность в направлениях и действиях разных Правительственных ведомств не вполне устранена; все прежние связи внутреннего государственного строя поколеблены, а новые не установились на твердой почве; материальные интересы страдают; умы в волнении; между тем, революционная пропаганда, пользуясь обстоятельствами, усиливается подкопать самые основания гражданского порядка. Но смею думать, что во всем этом еще не заключается главной причины той слабости, которую мы доселе ощущали. Доколе чувства верноподданнической преданности Вашему Величеству и теплой любви к отечеству не поколеблены в массах и сохраняют прежнюю силу в огромном большинстве высших классов населения — в этих самых чувствах заключается твердая опора и неиссякаемый источник сил. Главная опасность состояла в том, что в последнее время приложение этих чувств к делу, в среде разных явлений гражданской жизни, как будто парализовалось влиянием неблагоприятных обстоятельств и разнородных, большею частью, неопределенных стремлений и ожиданий, направленных к перемене общих условий нашего нынешнего быта. Насчет размеров частных видов и подробностей этой перемены, конечно, не было согласия мнений: но насчет ее необходимости почти не было разномыслия. Между Державною Особою Вашего Величества и Вашим Правительством как будто установилось различие. Вам, лично, все были преданы, но системе правительственных распоряжений как будто никто вполне не сочувствовал. Даже великие реформы, как например, судебная, оценивались односторонне, или рассматривались, как начало или задаток других еще более существенных преобразований. Одна мысль, очевидно, обуяла умы. Она проявлялась различно и усваивала себе различные наименования, то в постановлениях сословных собраний, то в произведениях печати, то под видом «самоуправления», или «децентрализации», то в систематическом противопоставлении Правительства «обществу», или «народу», то в форме доктрины о «земстве» и панегириков прежним Земским Соборам. Но в сущности эта мысль всегда и везде одна и та же. Она заключается в том, что во всех Европейских государствах разным сословиям предоставлена некоторая доля участия в делах законодательства или общего государственного управления и что если так везде, то так должно сбыться и у нас. Установление начал сего участия считается признаком политического совершеннолетия, эта мысль, постоянно возбуждаемая в огромном числе русских путешественников зрелищем того, что им представляется заграницею, и в еще большем числе русских читателей не только русскою прессою, но и всеми произведениями печати на всех известных языках, — не может не иметь сильного и ежедневно возрастающего влияния. Этим влиянием искусно пользуются революционные агитаторы. Они увлекают весьма многих и увлекают их весьма далеко, преимущественно потому, что этим многим не дозволено двинуться к той цели, которой они сами желали бы достигнуть. К счастью, эта цель, в понятиях и стремлениях огромного большинства, не постановляется вне пределов верноподданнического долга. Мысль о некотором участии в делах законодательства и общего государственного хозяйства не заключает в себе посягательства на Верховные права Самодержавной власти Вашего Величества. В стремлении к этому участию выражается как бы желание приблизиться к Престолу Вашего Величества, занять место в ряду учреждений, коим непосредственно объявляется Ваша Высочайшая воля, принести Вам непосредственную дань гражданского труда и верноподданнической покорности. Просьбы о том уже возникали и впредь будут несомненно повторяться. Предложение Царскосельского Предводителя Платонова, отсроченное, но одобренное последним Губернским Дворянским Съездом в столице Вашего Величества, будет вслед затем принято не только С.–Петербургским, но и другими Дворянскими Собраниями и не только этими Собраниями, но и будущими съездами представителей земства каждой губернии, призываемого к новой деятельности, на основании начал, Высочайше Вами одобренных для устройства земско-хозяйственных учреждений. Трудно будет постоянно отклонять подобные просьбы. Если же трудно их отклонить окончательно, то не лучше ли предупредить. В этих видах было уже повергаемо на Высочайшее благоусмотрение Вашего Величества предположение о призвании в Государственный Совет, для совещательного участия при обсуждении подведомых ему дел, известного числа представителей дворянского и городских сословий и нескольких членов высшего православного духовенства.
В настоящее время обстоятельства с новою силою указывают на пользу подобной меры. С одной стороны, пробудившиеся после долгого усыпления патриотические чувства особенно благоприятствуют ее принятию, и вместе с тем, как бы нуждаются в ней, для полного развития и для опоры при предстоящих им испытаниях. Верноподданные Вашего Величества уже ныне теснее сдвигаются вокруг Вас. Всякая Высочайшая милость, всякий знак Монаршего доверия будут приняты с сугубою, горячею признательностью. С другой стороны, при введении в действие земско-хозяйственных учреждений, настанет потребность в противодействии тем стремлениям к провинциальному сепаратизму, которые уже обнаружились в некоторых частях Империи. Это противодействие может быть оказываемо с надлежащим успехом только центральным учреждением, в котором частные интересы разных местностей были бы сопоставлены, в лице их представителей, с интересами других местностей, и которое само в себе изображало бы единство Государства и охраняло его всецелость.
Но со времени первоначального предположения о призыве в Государственный Совет сословных представителей, обстоятельства несколько изменились. Общее стремление к тому участию в делах государственных, о котором выше сего упоминалось, обнаружилось с большею силою. После недавних С.–Петербургских выборов и записки Платонова, нельзя ограничиться тем числом представителей и тем способом их призыва, которые первоначально имелись в виду. Для сохранения последовательности в общем ходе предпринимаемых по указаниям Вашего Величества преобразований, кажется необходимым связать дело нового устройства Государственного Совета с делом устройства новых земско-хозяйственных учреждений.3 Из сего следует, что призываемые в Государственный Совет представители земства должны быть выборные от местных земских учреждений. Далее следует, что представители и тех частей Империи, на которые не распространяется устройство означенных учреждений, например, от Сибири, Кавказского края и Прибалтийских губерний, равным образом, должны быть назначаемы по выбору. При сем возникает вопрос, не следует ли допустить особых выборных от дворянских сословных собраний, доколе они сохранят отдельное существование, — хотя, впрочем, потребность в этих особых выборных сомнительна. Наконец, по случаю значительного числа лиц, которые были бы призваны к участию в делах Совета, представляется еще другой вопрос: возможно ли учредить из всех его членов одно общее собрание или же следует разделить его на два собрания, и если разделить, то на каких именно основаниях. Подробности и даже существенные частности столь важного дела, конечно, не могут быть взвешены и определены с первого раза в тот краткий срок, который Вашим Величеством мне дарован для представления настоящих соображений. Но если Вашему Величеству благоугодно будет удостоить одобрением их основную мысль, если Вы окончательно соизволите на приведение в исполнение этой мысли и если Вы изволите признать удобным и полезным объявить о том 17 числа сего месяца,4 — то надлежит, по крайней мере, установить главные начала предполагаемой меры и разрешить особый вопрос о порядке оглашения состоявшегося по сему предмету Монаршего благоизволения Вашего Величества.
Коренные начала, на основании коих было бы допущено, в известных пределах, участие представителей разных сословий в делах общего государственного управления, могли бы, по моему крайнему разумению, быть следующие:
1. Означенное участие должно быть только совещательное:
2. Собрание представителей должно быть приурочено к Государственному Совету потому именно, что и он имеет только совещательное участие в разрешении подведомых ему дел.
3. Участие сословных или земских представителей обнимает вопросы законодательные и распространяется на главные вопросы по части государственного хозяйства, как то: на рассмотрение государственной приходо-расходной сметы и на установление новых налогов.
4. Представители земства или сословий призываются из всех частей Империи, кроме Царства Польского и Великого Княжества Финляндского.
5. В тех частях Империи, где имеют быть введены в действие земско-хозяйственные учреждения, представители избираются местными земскими собраниями. В прочих областях для их выбора установляются особые правила.
6. Призыв представителей в Государственный Совет совершается не прежде, как по введении в действие новых земско-хозяйственных учреждений.
7. Число представителей должно быть по возможности ограничено. Не предстоит надобности в отдельных представителях от городов. При определении числа их для каждой области Государства (примерно от 2-х до 4-х на губернию), может быть установлено известное соотношение между выборными от уездов и выборными от городов.
8. Изъятие может быть допущено для столиц и для значительнейших торговых или губернских городов, каковы Одесса, Рига, Киев.
9. Представители не получают никакого денежного вознаграждения от казны.
10. Их участие в делах Государственного Совета ограничивается в течение каждого года известным сроком. Сообразно с сим распределяются и дела Совета на два разряда: на дела, которые обсуждаются только при участии представителей, и на дела, которые могут быть разрешаемы без оного или только при содействии нескольких из них.
11. Порядок делопроизводства установляется с принятием надлежащих предосторожностей на тот конец, чтобы за членами Совета по назначению от Правительства была сохранена надлежащая доля влияния на ход дел и на составляемые по оным постановления. Формы представления дел на Высочайшее разрешение Вашего Величества и Высочайшего утверждения постановлений Совета должны остаться по возможности без изменения.
12. В состав Государственного Совета призываются, в одно время с представителями от земства или сословий, но по непосредственному Высочайшему избранию, некоторые члены высшего духовенства.
В отношение к порядку обнародования Высочайшей воли Вашего Величества, представляется несколько отдельных вопросов:
I. Благоугодно ли будет Вашему Величеству объявить о всех главных началах будущего участия, предоставляемого сословным или земским представителям в делах государственного управления, — или же ограничиться кратким заявлением основной мысли об этом участии, кратким указанием на предметы, коих оно должно касаться, — и общею оговоркою, что подробности дела имеют быть определены впоследствии. Последнее кажется более удобным.
II. Благоугодно ли будет Вашему Величеству объявить, что призыву представителей должно предшествовать устройство земско-хозяйственных учреждений. Это кажется необходимым. При сем можно бы заявить Высочайшую волю, чтобы приступлено было без замедления к рассмотрению в Государственном Совете проекта об означенных учреждениях, а затем ко введению оных в действие.
III. Благоугодно ли будет повелеть заранее упомянуть о некоторых мерах, которые подлежали бы внесению на рассмотрение преобразованного Совета, в новом его составе, например, о пересмотре постановлений, относящихся до иноверных исповеданий. Подобное заявление имеет свои неудобства, но и представляет некоторые выгоды, между прочим, именно в отношении к Западному краю, к его латинскому населению и к общему впечатлению, которое это заявление произвело бы в Европе.
IV. Благоугодно ли будет Вашему Величеству придать официальному акту обнародования Вашей воли больший или меньший характер торжественности. В первом случае надлежало бы дать означенному акту форму Манифеста. Во втором, что казалось бы более удобным, можно ограничиться Высочайшим Указом или Рескриптом, данным Председателю Государственного Совета или Министру Внутренних Дел, ибо они оба, по их званию, призываются к непосредственному и ближайшему в этом деле участию. Форма Указа кажется более удобною, чем форма Рескрипта.
До проектирования самого текста Рескрипта, Указа или Манифеста, необходимо получить Высочайшие по всем сим вопросам Вашего Императорского Величества указания.
(Вестник права, 1905, № 9. С. 225 — 233).

Революция 1905 г., расширившая возможности печати, и разработка проектов создания Государственной думы привели к появлению публикаций проектов правительственного «конституционализма». Одна из них – издание К. Л. Берманьским проекта реформы Государственного совета, принадлежащего перу П.А. Валуева, и сопутствующих проекту документов, второй редакции проекта великого князя Константина Николаевича и документов, касающихся планов М.Т. Лорис-Меликова.
Вопрос о введении представительных учреждений в первое пореформенное двадцатилетие неоднократно ставился в правительственной среде представителями особого течения в правительственных кругах России, которое условно можно назвать правительственным «конституционализмом». Деятельность лиц, относящихся к этому течению, выражалась в переговорах, планах, составлении проектов введения тех или иных форм законосовещательного представительства, попытках их осуществления. Общим в их проектах было сохранение верховной власти в руках царя. Парадокс правительственного «конститутционализма» состоял в том, что консервативные цели должны были достигаться с помощью либеральных мер. В этом коренится сложность однозначной оценки как самих деятелей, так и выдвигаемых ими проектов.
С проблемой реорганизации государственного управления правительство Александра II сталкивается с первых же дней нового царствования. Однако в первое время, примерно в 1855 – 1857 гг., несмотря на острую критику николаевской системы, бюрократического аппарата, ни в публицистической литературе, ни в деловых записках бюрократических кругов почти не раздается заявлений о необходимости реформировать государственное управление на представительных началах. С 1858 г. резко возрастает поток всякого рода дворянских проектов реорганизации государственного управления на сословно-представительных началах. С 1859 г. требования допущения дворянства к законодательству начинают выдвигаться в дворянских адресах, поток которых продолжается вплоть до 1866 г., достигая наибольшего размаха в 1862 г.
Для Александра II встает в качестве одной из задач внутренней политики определение отношения к такого рода требованиям. Согласившись пойти на серьезные преобразования – отменить крепостное право, ввести местное самоуправление, буржуазное судоустройство и судопроизводство, реформировать армию,- Александр II решительно сопротивлялся реформам в государственном управлении. И генеральной линией политики сразу же стала борьба против движения за введение представительных учреждений. По отношению к общественному движению применялись меры предупреждения революционных и оппозиционных выступлений и репрессивные меры в связи с такими выступлениями. Однако существовал и иной подход к созданию представительных учреждений, предусматривавший некоторую уступку.
История правительственного «конституционализма» связана в первую очередь с именем Валуева, в 1861 – 1868 гг. возглавлявшего Министерство внутренних дел. П.А. Валуев был одним из немногих деятелей, имевших свою программу; он неоднократно ее представлял, видя необходимость некоторых политических уступок. Отсюда его внутреннее несогласие с Александром II и теми деятелями, которые отвергали самую мысль о каких-либо реформах в государственном строе. Взгляды Валуева не могут быть поняты, если не учитывать его отрицательного отношения к николаевской системе, возникшего в значительной мере как результат поражения России в Крымской войне. Валуев не только пронес это отрицание через всю свою деятельность, но и строил свою программу, исходя из необходимости изменения этой системы. Важнейшая черта его мировоззрения – понимание резко изменившихся условий внутренней жизни страны, требующих приспособления к ним государственного строя. Для него необходимость изменения в системе государственного управления диктовалась многими причинами, в том числе и экономическими, финансовыми. Валуев находился не только под влиянием собственных убеждений в несостоятельности николаевских методов управления, но и под впечатлением общественных настроений и общественного движения.
К моменту прихода Валуева в Министерство внутренних дел (апрель 1861 г.) мысль о необходимости введения представительных начал у него уже сложилась. Предположительно можно сказать, что в качестве далекого идеала государственного устройства России Валуеву виделось английское парламентское устройство. В качестве же образца для немедленной реформы законосовещательной власти в России он брал созданный в Австрии на основании конституции 1861 г. двухпалатный рейхсрат.
1863-й год принес правительству Александра II новые осложнения: началось польское восстание, европейские державы оказывали дипломатическое давление на русское правительство, понуждая его к восстановлению в Царстве Польском конституционных начал, недовольство помещиков реформой продолжало проявляться. Однако надо иметь ввиду, что наряду с продолжавшимся недовольством помещиков и их стремлениями к расширению политических прав, 1863-й год принес и некоторое смягчение в отношениях самодержавия и дворянства. Это было обусловлено, во-первых, тем, что двухлетний срок «переходного состояния» окончился сравнительно спокойно, не вызвав, как того опасались, широкого крестьянского движения. Во-вторых, польское восстание вызвало в русском дворянстве взрыв националистических настроений, выразившийся в верноподданнических дворянских адресах, где заявлялось о преданности и поддержке самодержавия. Дипломатический нажим Англии, Франции и Австрии на Россию и вручение их представителями 5 апреля 1863 г. русскому министру иностранных дел депеш, где сквозь призывы к умиротворению слышалась угроза вмешательства европейских держав в дела Царства Польского, поставил русское правительство в затруднительное положение. Нужно было не только решать вопрос о линии поведения по отношению к европейским государствам, но и спешно определять методы «успокоения» Польши, а здесь речь заходила о конституционных уступках ей, чреватая постановкой вопроса о конституционных преобразованиях в России. И тогда Валуев, имевший свой план решения польской проблемы, разговаривает об этом с Александром II и получает, наконец, согласие на представление своих предложений, которое явилось проявлением колебаний императора в крайне напряженной обстановке.
13 апреля 1863 г. Валуев завершил составление своей записки о введении представительных начал и отправил ее Александру II. (см. запись в дневнике, фрагменты которого опубликованы в настоящем издании). Все надежды министра внутренних дел, подкрепленные поддержкой шефа жандармов Долгорукова, строились на том, что императора удастся убедить в необходимости предлагаемой меры. Однако действия монарха никак не свидетельствуют о том, что он был согласен с Валуевым. Система наследственной передачи власти, внутри которой происходило становление мировоззрения Александра II, сформировала в нем представление о незыблемости прерогатив самодержавного правителя. Решение о передаче предложения Валуева на обсуждение могло быть проявлением колебаний императора, но, возможно, было лишь тактическим ходом, с помощью которого он надеялся отклонить его, спрятавшись за мнением министров. Во всяком случае, он так подобрал состав участников совещания, что среди них оказалось большинство противников Валуева. На заседании 15 апреля 1863 г. Валуев полностью был поддержан лишь Долгоруковым и отчасти военным министром Милютиным, который предложил пообещать введение представительства в будущем. Остальные высказали отрицательное отношение, опасаясь, что последствием осуществления проекта будет ограничение самодержавной власти монарха. Такая позиция сановников дала Александру II возможность вообще не высказывать своего мнения, сославшись на то самое большинство, мнением которого он так часто пренебрегал.